Москва поперек. Попытка создать отчет.
Entered by ShlemaZul on October 30, 2002 at 00:34:07:

... и все-таки необходимо напрячься и, отлипнув от кровати, сунуть некоторые из
своих конечностей в тапки. И пойти...
Подъем в 5-00 - это всегда событие. Временами почти приятное, но уж если за окном
монохромное небо и тучи моют дождевыми пулями блеклые новостройки - это
трагедия. Но встать надо, меня ждут. Цепь встреч - сперва у соседнего подъезда,
потом дальше, потом еще дальше и уж совсем далеко, у вокзала, с Условным клубом
велотуризма.
Печально было то утро. Утро в холодных тонах. Время подстать обстановке шагало
так медленно, что я даже не опоздал. Мы даже не опоздали. Но встречи не
случилось, и после метаний да сомнений - вон из электрички - в Кусково. Чуть
раньше мы разбились на группы: я и спутница стоим на платформе, а рюкзак с
деньгами, едой и инструментами едет в горьковском направлении разведать
обстановку. Нам будет его не хватать. Вперед.
Кусковский лесо-парко-историко-архитектурно-бесценный комплекс. Утро. Аллея.
Покой и статичность прижимают нас к асфальту, объясняя, что слово "скорость" не
означает ничего, кроме абсурда и бесцельных метаний. Суета. Вот и мы катим
медленно, печально, в ногу со Временем, как детали часового механизма, что не
работают, но живут. Наверное, сверху видно, как по огромной медленной аллее
ползут две точки. Кто это? Это полумеханические насекомые, "Велосипедисты",
одна женского пола, другой пола мужского. Торопятся, наверное...
А виды! Какие там виды! Вот выезжаем к пруду: сзади все в тумане, спереди трава
и рыбак. Без лишних деталей. Покой. Рыбак словно Харон, символизирует полнейшее
отсутствие изменений. Правы были Покой и Статичность. Зачем нам велосипеды? От
кого хотим уехать? Признайтесь! Страшно? То-то же. А Харон на фоне тумана
смотрится супер - хоть сейчас в кадр. Картина будет - блеск. Мистика. Все любят
мистику. Точнее мистификации. Я - один из всех, следовательно, и я люблю
мистику, а точнее мистификации. Аристотель. Силлогизм по первой фигуре. Но нет
камеры, хорошо хоть дома оставил. Бедному рюкзаку, наверное, скучно...
Здания пропитались туманом и оттого эфемерны, как призраки. Красивы, как
утренние фантазии. Мы наедине с архитектурой. Кирпич, известка, дерево, краска,
алюминий, железо, ткань, белково-нуклеиновая основа. Вот такая у нас компания.
Но хватит. Прочь из Кусково. Вон из стеклянно-эфирного вакуума мертвого парка.
Скорость увеличивается по мере того, как мы выходим из транса. Или транс выходит
из нас. Пусть остается прямо тут, на асфальте. Пусть, как блоха, поймает себе
нового хозяина - того, кому только предстоит это мистическое путешествие.
А нам дорога в Царицыно. Появились первые пешеходы, вокруг уже полно машин. Но
чувство оторванности от внешнего сохраняется и, похоже, даже растет. Что ж,
летите, железные, летите, блестящие. И пусть вы во сто крат быстрее меня, но я
то - живой. Это маленькая победа.
Вены, артерии, капилляры. Применительно к городу эти понятия обрастают новым
смыслом. Главное - вжиться в роль красного кровяного тельца. Именно красного. Мы
что-то переносим по городу. Кислород? Глюкозу? Информацию... Не чувствуя толчков
жуткого железо-бетонно-асфальто-радиоактивного сердца, что порождает
пульсирующий ритм утреннего танца кровяных телец, красных и белых. Серая душа
города...
Отсюда далеко видно. Видно, что ехать еще прилично, но цель нас не волнует.
Видны блестяще спины автомобилей. Сотни... Братеево, Марьино, Выхино. Мы проехали
эти районы. В обратном порядке. Царицыно? Да.
Нам здесь было нужно? Едва ли. Просто интересно? Пожалуй. Даже не интересно. Но
для игрушечного дела нужна игрушечная цель. Достигнута. Огромные печальные
деревья. Они много мудрее нас и знают, что сочетание темно-зеленого, серого и
коричневого может сделать тебя спокойнее, ровнее, прозрачнее. Ты прозрачна. У
нас есть немного еды. Чудом уцелела. И десять рублей объединенного капитала. Не
беда. "Бог танцует во мне" сказал Ницше. Бог танцует где-то рядом, в компании
старых мудрых деревьев, я слышу, как шуршит воздух, и как травинки подпевают
его движениям едва заметными колебаниями. Они радуются. Он танцует один. Мы
сидим одни. Как это... Дивно?.. Зыбкий и трепетный восторг заставляет меня
вдыхать этот лес, это утро и это небо. Я огромен как мир и мир влюблен в меня,
он смазывает волшебным маслом усики моих нервов. Он? Нет, мир - она. Она и
только она. Катит рядом, мерно нажимая, мерно выдыхая. Механизм ей покорен.
Я чувствую себя сильным.
Обратный путь. Длинен. Зануден. Но было одно развлечение - Красная площадь. Под
ногами содрогания. Я знаю, что это, но скажу только шепотом. Это -
железо-бетонно-асфальто-радиоактивное сердце. Знайте. Съели одно мороженное. И
уехали.
Сил уже мало и дело тут не в расстояниях а в светофорах, в машинах, в людях, в
домах-перекрестках-магазинах. Они меня не пускают, они приклеивают мои покрышки
к асфальту. Но я силен, я борюсь. Ритм дыхания переходит в ритмику. Из кутерьмы
мыслительного процесса вырывается какой-то комок и начинает мутировать. Так,
посмотрим, кто это у нас. Понятно...
Серо небо всегда на планете поломанных веток
И скрипит и трещит мой больной луноход
Без инъекций огня и замены манеток
Никогда не закончить мне велопоход
Хорей. Похоже, пяти или даже шести стопный. Страшно кривой, но пойдет. И рифма
хоть и мужская, но почти полная. При таких способностях в стихосложении, я еще
протяну километров двадцать.
Звук был глухой и неожиданный, и мне не суждено вспомнить, на что он был похож.
Близко, буквально метрах в пяти - десяти передо мной. Тело, отброшенное ударом,
пролетело пару метров вперед, но скорость автомобиля была слишком велика, что бы
что-то изменить. Колеса переехали упавшую с таким звуком, что... Впрочем звук то
как раз вполне заурядный. Как и смерть в десятимиллионном городе. Снова смотрю.
Из левой двери выскочила женщина. Бледная, закрыла руками слезы. Зеваки. Тишина.
До дома три километра. Утро кончилось уже давно, и надо мной молодой и веселый
день. Солнце. Скоро слезу с велосипеда и еще три-четыре десятка часов на него не
сяду. Пробег сто с лишним километров. Москва поперек. Неплохо.
А тот человек была такой хрупкой...